Его заметили:
— В нашем зоопарке пополнение. Закрывайте двери, вашу маму… Дует же.
— Ты кого притащил, ментовская душа? — лениво спросил кто-то у его сопровождающего Александра.
— Прошу любить и жаловать, — ответил тот. — Саней кличут. Главный сказал, тут поживет.
С этими словами он вышел, указав Александру на раскладушку.
Данилов почувствовал себя новеньким в камере СИЗО, разве что дверь закрывалась изнутри, а не снаружи.
— Здрасте, — произнес он и представился.
— Здоровей видали, — устало пробормотал кто-то.
— Ну, привет, медвед, — протянул другой.
Александр расположился на своей койке, не суетясь, старясь своим видом показывать, что это место его по праву. И услышал за спиной:
— Это несчастливое место. Того, кто его занимал, нашли на стоянке обглоданного.
— Бывает, — пожал плечами Саша. Его ответ вызвал серию смешков.
Про несчастливое место сказал худой мужик, который лежал на койке в самом углу у «окна» и читал с фонариком. На нем была мятая черная униформа, похожая на охранниковскую (но не «Оптимы» — тамошние ходили в строгих костюмах). Череп его был выбрит так же гладко, как подбородок. Признак борьбы с облысением, а оно теперь случается не от избытка тестостерона.
— Николаев, — поднял он руку, не вставая. — Слушать здесь меня. Люди мы незлые, да и ты вроде не борзый… Но если что непонятно, лучше спроси.
И вернулся к книжке, судя по обложке с обгоревшим краем — боевику про Слепого.
Саша оглядел комнату. Когда-то стены тут были отделаны панелями, но их отодрали — из бетона торчали остатки крепежа. Сами стены, как и потолок, были кое-как побелены, на полу постелен линолеум. Несколько слуховых окон во внешней стене заложены кирпичами, как и вентиляционное отверстие. Вдоль стен — раскладушки, железные кровати и одноместные диванчики, явно из мебельного магазина на втором этаже «Оптимы». Два журнальных столика. За одним ужинали, за другим шла игра во что-то вроде покера.
Население каморки приняло Сашу безразлично. Кто-то подходил, задавал вопросы, не проявляя, однако, большого интереса. К радости Данилова, никто не стал и наезжать на него. Он чувствовал, что может отреагировать неадекватно. А когда слова не подкреплены стоящей за ними силой — лучше их не говорить.
Обитателями комнаты были мужики средних лет. Сытые, спокойные — явно не мальчики на побегушках. В соседних, как понял Саша по голосам, имелся и молодняк, и женщины. Вот детских голосов не слышно. Может, для детей было другое помещение, но Александр подозревал, что детям не выжить в этом аду. Ребенок больше подвержен действию остаточной радиации — вроде бы даже из-за того, что его жизненно-важные органы при ходьбе располагаются ближе к зараженной земле.
В подвале было градусов пятнадцать — тепло и копоть давала буржуйка посреди комнаты. Тут же на веревках сушились белье и одежда, клокотало на огне какое-то варево.
— Главный ваш всегда такой суровый, да? — спросил Данилов старшого, когда тот отложил свой криминальный роман.
— Саня Мищенко? Ты только его «Мясником» в глаза не назови. Это для своих, да и то он не любит. Я его раньше знал. По весне у него закидоны, но весны-то нам ждать и ждать.
— Только не спрашивай, куда гонорар потратил, — один из игроков в карты — в спортивном костюме и со свежими оспинами от заживших волдырей — хмыкнул в кулак. Это был мужик.
— Какой еще гонорар? — не понял Саша.
— Смотрел кино «Пила-10»? — произнес на тон тише картежник.
— Физрук, ты это на бис повтори, когда он придет, — осадил его Николаев. — А мы посмотрим.
— Да пожить еще хочу… — развел руками тот.
— Вот и молчи, Ильюха.
Похоже, тот, кто, судя по кличке, был учителем физкультуры, играет с огнем.
— А вообще, Мясник наш — он краповый берет, — снизошел до объяснения Николаев. — Спецназ внутренних войск. Командировок штук десять у него — и на вторую войнушку, и на третью. Куча наград. А списали, потому что не того «чеха» покромсал. Нашего.
— Чеха? — тупо переспросил Саша.
— Да не славянина, блин. Вайнаха. Нохчи. Тоже мастера по этой части, но до него далеко. Короче, не понял политического момента. За прошлые заслуги не посадили, но волчий билет получил. Вернулся — даже охранником не взяли. Вот и трудился тут сначала грузчиком, а потом в разделочном цехе.
— Да ты его не бойся, — снова поддержал беседу Илья. — Он человек хороший. Только как растяжку зацепил и башкой два осколка РГОшки поймал, ему пластину вставили. После этого у него боли были, бухать начал. Но этот архаровец из отряда «Юг» сам нарвался.
Саша так и не понял, правду ему говорят или прикалываются над новичком, но решил узнать побольше.
— А как вообще у вас все организовалось? Что тут было вначале?
— Вначале был пиндец, — видя, что старший не против, Физрук взял слово.
Данилову это напомнило первые строчки из «Книги бытия».
— В первую неделю полная херня тут творилась, — продолжал тот. — Полгорода, весь старый центр провалился пес знает куда. Но и тут у нас, и в новостройках погибло до фига. Сначала народ бежал. Зассали радиации. Кто на машинах, но в основном пешком. А куда? В никуда. Вокруг этой долбанной горы выжженная земля на десять километров. А дальше — деревни, где тоже никто никого не ждет. Дорог нет, идти некуда… Все бежали, только самые умные остались…. И правильно сделали. Те потом вернулись, да поздно — усе уже поделено. День-два вернувшиеся сидели тихо и ждали, когда прилетит главный спасатель в голубом вертолете. А когда поняли… Мама, не горюй. Короче, Ходынка отдыхает. Стрельба даже по ночам не утихала. Но мы, «оптимисты», уже успели закрепиться и отбились. У нас был экскаватор, копали руины ТЦ. Это наша деляна и все это поняли.